Белов, запершись в кабинете, перебирал содержимое сейфа. Знал — кого-кого, а его будут трясти в полный рост. «Набирать негатив», — как говорят кадровики.

Зазвонил телефон, Белов, чертыхнувшись, снял трубку.

Сразу же захотелось разбить ее о голову человека на другом конце провода. Арсений Яровой, судя по дикции, был близок к полному алкогольному отравлению.

Белов уже набрал в легкие побольше воздуха, готовясь послать так и туда, чтобы у Ярового навек отбило охоту звонить по этому номеру. Потом вспомнил, что так и не вербанул Арсения. С ненавистью посмотрел на пухлые папки. Или реальная работа — или имитация кипучей деятельности и бумагомарательство. Вывод напрашивался сам собой.

— Все ясно. Буду, — он посмотрел на часы. — Через пятнадцать минут.

Белов брезгливо поморщился, когда Яровой, пролив полстакана на грудь, влил в широко распахнутый рот водку.

— Блин, банкир хренов, а жрешь водку, как сапожник — проворчал Белов. — Тоска с тобой, Арсений. Как встреча, так ты в сиську пьяный!

— Ой, какие мы! — Яровой был на грани потери сознания. — А я и не банкир уже. Усе, лавочка сгорела.

— Это когда же вы успели? — насторожился Белов.

— Игорек, аккурат в пятницу накрылись медным тазом. Всплыло только сегодня. Начальство мылит веревку, кто поумнее — чемоданы пакует. Председатель уже сегодня получил первое китайское предупреждение. Кто-то лупанул жаканом в его распоследней модели «мерса». Горим, бля, синим пламенем!

— Как же вас так угораздило? — Белов поковырял вилкой в тарелке, обвел глазами ставшую привычной обстановку. Мысленно попрощался с явкой. Если Яровой слетит с должности, халяве конец.

— Элементарно. В пятницу заявились в конце дня пиджаки, сунули в нос мышонку из депозитария бумагу с печатью и выгребли векселей на пол-лимона. Доверенность оказалась липой. Короче, банк просел на энное количество миллионов баксов.

— Почему? — удивился Белов.

— Да потому, блин, что фирма «Рус-Ин», чью доверенность слепили, опротестовала все! А банк теперь обязан покрыть издержки. Причем тихо. О таком на всех углах не базарят.

— А как же вы все за субботу вычислили, день же нерабочий? — В Белове против воли проснулось профессиональное чутье.

— А у нас главбух чокнутая. Днюет и ночует на работе. В пятницу у нее что-то не сошлось. Приперлась в субботу с утра. Запросила из компьютера данные по операциям за неделю. Ну и намылила выдачу векселей в депозитарии. А они, между прочим, были в доверительном пользовании банка. Позвонила домой начальнику депозитарного отдела, а тот — ни ухом, ни рылом.

— Что ты тут водку жрешь? Иди, рой землю, тебе за это бабки платят.

— Нашел дурака! Векселя в тот же день перепродали. Кто-то не кисло наварился.

— Потряси банковских мышей. Должны же быть концы?

— Без меня потрясли. — Яровой шмыгнул носом. — Мышонка из депозитария завтра хоронить будем. Это он, дурачина, выдачу завизировал. Щегол еще, третий курс института.

— Ясно. Рубят концы. — Белов не удержался и потянулся к бутылке. — Кого подозреваешь? — мимоходом спросил он. Яровой западни не почувствовал.

— Меньше всего этого мальчишку. — Яровой растер по красному лицу липкую испарину. — Может, и был в доле, да делиться даже грошами не захотели. Скорее всего, на него просто перевели стрелки. Тут работал эксперт, а прикрытие обеспечивал какой-то крупный чин. Наиболее вероятно, начальник депозитарного отдела. Тот еще жук. По моим данным, имеет прямые выходы на армянскую группировку.

— А тебя никто не подозревает? — влепил заранее подготовленный вопрос Белов.

— Не понял? — Яровой заметно вздрогнул, краска в миг слетела с его лица.

— Что, разом взбледнулось, Арсений? — усмехнулся Белов. — Так уж сложно допереть, да? — Он пальцем, как крючком, зацепил воротник рубашки Ярового; рванул; когда тот ткнулся головой ему в плечо, Белов до хруста сжал липкую шею Ярового. — Тихо, мент! — прошептал он в самое ухо. — К тебе приходили от того питерского мужика?

— Да, — просипел Яровой.

— И ты им помог закадрить мальчика из депозитария?

— Нет! Без меня обошлось, клянусь, без меня!!

Белов оттолкнул его от себя, вытер о пиджак испачканные в испарине руки.

— Ты им, сучара, в Питере подписку о сотрудничестве дал. Я не спросил, а ты промолчал. Надеялся, что Белов лопухнется. Я с таких, как ты, при Андропыче, светлая ему память, погоны с мясом срывал.

— Вспомнил! — сплюнул Яровой. Белов прищурился, но промолчал. Достал из кармана листок, положил перед Яровым.

— Что это? — насторожился тот.

— Меня жаба задавила, Арсений. Кому ни попадя подписки даешь, а я тебя уже сколько терплю — и все даром. Ставь закорючку, не тяни.

— Про подписку уговора не было!

— Баран ты, Арсений! — Белов опять вытянул руку, но Яровой успел шарахнуться к стене. — Что, страшно? А жить тебе не страшно? Мальчишку замочили, а тебя в назидание потомкам жить оставят?

— Мне твоя подписка, как дохлому зайцу горчичник. Что, я ею от пули прикроюсь?

— Ошибаешься, — покачал головой Белов. — Сначала подписка, потом письменные показания. Мелким почерком, с мелкими подробностями. И я гарантирую тебе полную безопасность.

— И до конца дней держишь за оба яйца!

— Ну, если считаешь, что кто-то будет держать нежнее… — Белов потянулся к листку. — Но когда тебе агрегат с корнем вырвут, ко мне не беги. Я ниткой с иголкой не владею. Пальцы не те. Грубые очень.

— Стой! — Яровой перехватил его руку. — Условия?

— Да какие могут быть условия? — удивился Белов. — Берешь ручку и пишешь.

В комнате отчаянно затрезвонил телефон. Белов сорвался с места, сердцем почувствовав беду.

— Да! — едва переведя дыхание, сказал он в трубку.

В ответ раздался истерический крик, пробившийся сквозь треск помех.

— Кто это? Настю?! Я же тебя, дурака, предупреждал, ни на шаг от нее! Понял. Уже еду.

Белов ворвался в кухню, на ходу натягивая куртку.

— Арсений, ключи!

— Какие ключи? — Яровой успел допить бутылку и теперь еле ворочал языком.

— От твоей «тойоты», баран! — не выдержал Белов.

— Щас нарисую. — Яровой сунул сразу обе руки в карманы заляпанных закуской брюк. — Не хе-хе устроился! Хату отобрал, машину отбирает… Щас еще сучку привезет… А меня на мороз выбросит.

Пока он копошился, Белов взял листок, убедился, что закорючка Ярового на месте, сложил пополам и спрятал в нагрудный карман. Лицо его закаменело, но Яровой этого не видел.

Как только связка ключей упала на ладонь Белова, он без замаха врезал правой в подбородок Яровому. Тот отлетел к стене, забился в угол и заскулил.

— Это тебе за сучку. — Белов потер онемевший кулак. — Если к моему приходу не настрочишь показаний, дам за светлую память товарища Андропова. Мало не покажется. И не вздумай, козел, броситься в бега! Сиди здесь и жди меня.

Через пятнадцать минут он влетел в палату. Дежурная сестра потянула его за рукав, но он резко вырвался.

Сидевший у койки милиционер повернулся на шум. Лицо у него было осунувшееся от недосыпания, с набрякшими под глазами мешками, усы свисали к уголкам губ. Можно служить в милиции, можно быть врачом, но находиться в этих схожих близостью к краю ипостасях одновременно — уже перебор. По всему было видно, мужик дошел до ручки, и жизнь, которая, как ни тужься, а все равно уткнется в больничную койку или тюремные нары, ему давно опостылела.

— Тихо! Вы Белов?

— Да.

— Она назвала ваше имя. Все просила позвонить. Пока не потеряла сознание…

— Что с ней? — Белов понял, что боится подойти ближе, боится услышать то, что сейчас скажет ему этот усач, выжатый ночными дежурствами в Склифосовского, давно превратившегося в общегородской военно-полевой госпиталь.

— Проникающее в легкое. И еще одна в бедро, но это легче.

— Ее надо готовить к операции, а вы…. — затянула медсестра.

— Выйди, Маша! — Милиционер сказал тихо, но таким тоном, что Маша пулей вылетела из палаты. — Кто такой Кротов? — Вопрос был задан резко, как на допросе.